рассказ

Театральный день первый

Мне позвонил друг Горацио и спросил, как прошли мои театральные встречи.

Поделиться впечатлениями мне очень хочется - видимо, я не самодостаточна. Кстати, что это означает? Слышала, как один профессионал объяснил, что среди одиночек есть изгои, есть люди замкнутые, а есть самодостаточные счастливцы. Что до меня, то когда меня не принимают, я ухожу в себя - а куда денешься? - приходится довольствоваться своим внутренним пространством, и нет в том особого умысла...

Вот и дети выросли и ушли - совсем как в семье носатого ворона - живут такие в Африке среди марабу, бабуинов и слонов. Большие чёрные птицы с красными сооружениями у мощного клюва, предпочитают полёту пешие походы, видимо, потому, что так легче хватать всё, что бог послал: змей, скорпионов, мышей, пауков. Живут в единобрачии, воспитывая редких детей. Иногда мама с папой так усердствуют, запихивая в своё дитя живность, что малыш задыхается - сипит, бедняга, с двумя хвостами, торчащими из клюва, а родители стоят над его страдающей душой с новой порцией гадов, и хлопают глазами от вдохновения...

Вчера я уже знала, что оба режиссёра - обездоленные люди, цепляющиеся за тень театра. Но они позвонили спустя неделю после первой встречи, голоса их были задумчивыми, и я не смогла сказать, мол, умрите, несчастные. После такого заявления нужно немедленно застрелиться самой, да так, чтобы не промахнуться, но я не чувствую пока твёрдости в руке, а твёрдость намерений недостаточна. Впрочем, когда это сочетание возникнет, вряд ли мне понадобится давать напоследок распоряжения.

Я уже знала, что режиссёр Гоша работает дворником, а вечерами встречается с такими же изгоями, и они разыгрывают самодостаточность. Собственно, это занятие и определяет, в некотором роде, суть театра. А режиссёр Игорь объявился профессионалом - ну, и бог с ним. Он хромал, курил, пил кофе за мой счёт, пророчествовал, прятал взгляд - чего уж там. Этим людям я отдала мои пьесы. Спустя несколько дней каждый их них позвонил, и голоса в трубке звучали вполне по-человечески: «Надо поговорить».

Для второй встречи я позволила себе лишь немного любопытства. А в прошлый раз мне удалось обмануться, что иду я в свой театр: оделась в чёрные гольф, чулки и ботинки, серую юбку, волосы легли сами собой в овал, как на древнегреческих головках, брызнула французскими духами, сварила кофе. Мне казалось, что играю я замечательно, хотя, может быть, всё выглядело ужасно - как если бы ума лишилась не юная Офелия, а Гертруда и, вообразив себя любимой своего сына, стала бы приставать к солдатам, даря им прутики и упрекая в трусости и предательстве...

Утром у меня теперь достаточно времени, чтобы собраться в своё удовольствие, зная, что в чужом спектакле грядущего дня этот час - единственно мой. Не спеша постояла под душем, промыв волосы и ополоснув их настоем розмарина: куст растёт под окном моей спальни. Волосы от него приятно пахнут и вьются энергичней обычного. Включила музыку, сварила кофе и тут вспомнила, что театра, собственно, больше не будет, по крайней мере, сегодня... А будет довольно утомительный день с предсказуемо нелепыми встречами. В одиннадцать встречаюсь с Игорем, в два - с Гошей...

Моросил косой дождик, и я упёрлась в него раскрытым зонтом. Утром из нашего посёлка уехать в город можно только на попутной, и пришлось довольно долго ожидать милости. Я потихоньку остывала, чувствуя, как меня покидает вкус кофе, аромат розмарина и запах театральных кулис...

Надо сказать, что мне удалось перевести свою «Офелию» на английский. Переводчик представился грузинским князем в изгнании, рассказал о бесчисленных бедах, выпавших на долю его древнего рода, и о том, что однажды он так погрузился в работу, что раздулся, как бочка, и даже не смог надеть любимые итальянские туфли. Однако фразы, которыми он изъяснялся, были построены умно и изящно, и я, испытав отчаянное доверие к незнакомцу, выложила деньги. Конечно, он изображал ранимую творческую личность, как будто в нашем диалоге я - сборщик налогов…

Тут нужно остановиться и, пожав плечами, с доверием взглянуть в глаза собеседника, мол, богема, все эти «творческие личности» - маски, и незачем даже срывать их: нет под ними истины, ради которой стоило бы утруждать себя. Театр - демонстрация внутренней жизни человека, его естества, скрытого природой от публики. Так, обнажение внутренних органов - печени, лёгких, крови, костей - происходит в анатомических театрах, а души - в драматических. И так уж заведено, что публичное откровение - всегда драма, и превращение театра в балаган похоже на то, как если бы хирурги и патологоанатомы приходили бы порезвиться в операционную или морг. Есть, конечно, и первобытный театр, в котором натура обнажается катастрофично - война.

Игорь пришёл с девушкой, представив её журналисткой. Слава была похожа на сфинкса, курила - я погрузилась в двойное облако дыма. Она произнесла: «Прочла Вашу Офелию, а затем и Гамлета…Шекспира…»

Офелию нельзя играть, её нужно читать, - озвучил обещанный разговор Игорь.

Есть многое на свете, что нашей мудрости не снилось… - обратилась я к Горацио…
.
Надо было бы сразу разойтись, но Игорь успел добавить, что, к тому же, в пьесе слишком много действующих лиц, и от этого у актёров будет меньше зарплата, да и кофе мы уже заказали: Слава - с молоком, Игорь - чёрный, а я, как всегда, капучино. Вернее, не как всегда, а как последние три года - с тех пор, как сыграла счастливую сцену из своей судьбы. Я всё представляла, что сын освободится из армии, вернётся в университет, и однажды, поздней осенью, дождливым утром, часов в десять, мы встретимся. Я буду ждать его в длинном синем плаще и с зонтиком в сине-красную клетку, а он выйдет в перемену между лекциями, улыбнётся мне - я видела это так ярко, что когда наступил мой час, не могла понять, реальность ли это. Действительно, моросил дождик, я стояла под кроной дерева, в сухом круге и видела, как сын торопливо идёт ко мне, улыбаясь в поднятый воротник курточки. Мы прикоснулись друг к другу, и он повёл меня в маленькое кафе рядом с библиотекой. Сели у столика возле стеклянной стены, за которой был внутренний дворик с пальмой и плющом, вьющимся по стене. Сын заказал капучино...

Принесли кофе, Игорь сказал, что хотел бы поставить мою трагикомедию о нашей эмиграции, но что я должна приготовиться к разочарованию, потому что для автора перевод на язык сцены всегда мучителен. И потом, герои в пьесе только обозначены, и надо бы их расписать, ибо актёр - существо злобное и мстительное, потому требует подробностей. Я сказала, что согласна на бесконечные подробности, ведь писала эту пьесу, как басню - там даже обозначено - «басня об исходе второго тысячелетия». А подробности - пожалуйста: вот, например, сегодня утром я видела великолепную радугу - одним концом она упиралась в арабское селение, которое растёт и растёт в сторону моей пустеющей деревеньки. Именно оттуда их молодежь повадилась подстерегать наши машины и бросать в них бутылки с зажигательной смесью - есть пара удобных для этого мест, где дорога идёт по дну небольшого ущелья, как в ковбойском боевике - ба-бах!!!

Но Игорь уже цитировал Станиславского, а я думала, не значит ли это, что мы уже поговорили и пора прощаться; и ждут ли от меня оплаты всего счёта, или можно платить только за себя. Потом Игорь пожурил Славу за то, что она ленится писать, возникло враждебное мне слово «литераторы», и меня спросили, не хожу ли я в клуб писателей и поэтов; я ответила, что писателям, по-моему, лучше не встречаться. Мне становилось душно, и я не сразу поняла, что отравлена сигаретным дымом, а не театральными встречами - легко перепутать от непривычки…

Ровно в два я подошла к эскалатору, где условилась с Гошей, и мы спустились в огромную закусочную, заполненную пёстрыми деревянными столиками с прикрепленными к ним скамейками. Гоша угостил меня кофе в пластиковом стаканчике. Спросил, почему написала «Офелию»? Ах, я могла бы рассказывать и рассказывать без остановки - раскручивать свои мысли о Дании, сидя за столиком, похожим на деревянную лошадку карусели... А вокруг - в каретах, на оленях и летательных аппаратах кружатся солдаты, арабы, евреи, рассудительные офелии и безумные гертруды, а напротив - щедрый дворник, и я ему говорю, мол, Шекспир устроил трагедию на пустом месте, вернее, на почве Дании. А что до сути вопроса, то как быть, если и жить-то невозможно в мире, превращённом в театр военных действий - приставала я к дворнику... Опять в Иерусалиме взорвался очередной Гамлет из палестинского королевства. Слышала, что есть такой аукцион, где можно выставить, что пожелаешь, и иногда находятся покупатели. Так вот, я думаю, а не попробовать ли мне продать Офелию, скажем, за миллион долларов, мол, купите, господа, нетленную драму. Пока то да сё, пока слово прорастёт и окупится, автор пожила бы на проценты. А, может, купят за два миллиона? Как Вы думаете, Гоша?

А что бы Вы сделали с миллионом? - оживился Гоша.

Жила бы потихоньку на проценты, покупала бы житейские радости…

А если бы два миллиона?

О, тогда бы купила театр, поставила бы свои пьесы, ведь я вижу их как Вас, Гоша. И случилось бы счастье - сын отрёкся бы от слов «бесполезная глубина» - это он про меня так… Сказал бы: «Ах, мама, какая полезная глубина» - ещё бы не полезная, если заработала миллиард…

Миллиард? Ничего себе, и что тогда?

Тогда… зажила бы на необитаемом острове… родила бы ребёнка. Снилось несколько раз - так, ничего нового: золотой дождь… нежность льётся с небес, но я была не готова: ни места, ни времени - ужас! Это - как со словом: что толку слышать, если не можешь ответить... Гоша, Вы откуда сами будете?

С Урала, - его лицо омрачилось, - с северного. И я поняла, что моя необитаемая идея с девятью нулями и золотыми дождями слишком жестока для его реальности, и слава богу, что хватило мне ума промолчать, но пауза затянулась, и нужно ответить Гоше - зачем написала Офелию...

Зачем? У меня не было выбора: быть - не быть… нет свободы в отказе от дыхания, движения, надежды… Конечно, случается, что едва вздохнёшь, как в лёгкие хлынет сигаретный дым… Или доверишься чувству… ну и… сами знаете, как бывает, когда открываешься навстречу жизни, Горацио…

…Зачем же… - Гоша прервал наш разговор с Горацио…

…Чтобы прочла английская королева. Я даже купила шелковый костюм и сумочку, а туфли на каблучках у меня есть ещё с прежних времён - для этого случая. В сумочке у меня лежит батистовый платок и флакончик духов «Шанель №5» - муж привёз из Парижа. У меня, как раз, очень болела голова, когда муж вернулся из командировки и подарил мне эти духи. Ну, знаете, что это значит для женщины моей судьбы, особенно если лежишь одна в тёмной комнате уже третий день. Вот, муж кладёт мне коробочку в руку, и я плачу, потому что это чёрт знает как обидно, когда тебе выносят с чёрного хода угоститься, пока там идёт праздник. Плачу и смеюсь, потому что деловая поездка в Большой Мир - понимаете, что это значит для мужчины его судьбы, особенно зимой. Я тронула пробочкой от флакона висок, но боль не утихла тогда…

Считается, что Эпоха Возрождения - это Леонардо да Винчи, Микеланджело, но, думаю, без Лоренцо Медичи ничего бы не вышло - должен же кто-то умный, свободный, сильный… отделять агнцев от козлищ?
Думаю, Господь в своей щедрости творит без устали, и, похоже, без присмотра: где-нибудь да прорастёт - по теории вероятности - в Средневековой Флоренции, Древнем Ханаане или Новом Свете, а может быть, в созвездии Льва...

А мы с мамой жили в бараке, - пожал плечами Гоша, - учился я кое-как, но мне нравилось бывать в книжном магазине. Было стыдно, что ничего не покупаю, поэтому я собрал какие-то копейки и выбрал книжку со знакомым названием, похожим на «Как закалялась сталь». Оказалось, что это пособие по металлургии… Кто сумеет это понять?

Разве нужно быть непременно флорентийцем, чтобы понять мальчика, который ночью, тайком приходит в часовню изучать труп, ещё не зная про изваяние Давида? Или нужно быть датчанином, чтобы не быть? Читала книгу, написанную человеком, который родился в племени, отрезанном от Мира, а затем, волею судеб, подростком оказался в Европе и там написал о прошлой жизни - всё просто, как у Пушкина: человек ищет счастье, ошибается, бунтует и смиряется, отрекается и верит …что души людей живут в крокодилах - чего тут не понять?

Я вижу Вашу пьесу - произнёс Гоша - на сцене крест…
Нет, пожалуйста, нет - ужаснулась я.
Покосившийся…
Бог с Вами, Гоша…

А потом я зашла в магазин, где в витринах были выставлены ветчины, колбасы, сыры, торты... А вот и моя еда - творог обезжиренный. У нас в посёлке нет магазина, и возить приходится из города. Когда знакомые узнают, то ужасаются, мол, ах-ах - как же так? Ничего страшного... справляемся...

На следующий день мне позвонил Игорь, а затем и Гоша...
Видите ли, театр... Вы понимаете? К тому же, здесь нет вращающихся сцен, а покрытие... думаете, оно - из каучука? Увы, невозможно танцевать на пуантах! Нет вешалок... публика не ходит... сидят у ящика и злятся. Занавеса нет... Напишите другую пьесу - так, чтобы стало легко и хорошо - всем.

И поменьше действующих лиц, - теплел Игорь, - а то актёрам платить нечем...

Пожалуйста, побольше действующих лиц, чтобы занять всех ребят: они так тяжело живут, что один свет в окошке - театр. Вы уж, пожалуйста, напишите, чтобы всем нам было хорошо! - вдохновлялся Гоша.

Хорошо?... понимаю... да, конечно... хорошо...

© Tatiana Akhtman.
Февраль 2002г